Варвара Александровна Лопухина (1815–1851)

«Она была прекрасна, как мечтанье...»

М. Лермонтов

Демон русской поэзии метался в поисках пристанища, метался среди любви и страсти нежной. Сначала искал среди многочисленных девушек-родственниц, двоюродных и троюродных сестер с их подругами, более сильные чувства он питал к Екатерине Александровне Сушковой и к двоюродной сестре Анне Столыпиной.
Но затем на многие годы его душевное пространство займет Варенька Лопухина, сестра его близкого друга Алексея Лопухина и близкого для него человека Марии Лопухиной. У них была общая юность, а потом на многие годы Варенька стала «образом дорогой женщины».
Свидетель их отношений рассказывал: «Будучи студентом, он был страстно влюблен <...> в молоденькую, милую, умную и, как день, в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину; это была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени симпатичная. Как теперь помню ее ласковый взгляд и светлую улыбку; ей было лет 15–16, мы же были дети и сильно дразнили ее; у ней на лбу чернелось маленькое родимое пятнышко, и мы всегда приставали к ней, повторяя: «У Вареньки родинка, Варенька уродинка», но она, добрейшее создание, никогда не сердилась. Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей, несмотря на некоторые последующие увлечения». <…>

Он был к ней бережен, что совсем не отличало его в отношениях с другими женщинами: обычно весьма иронично, если не зло, шутил с ними, а с Варенькой был нежен, ей посвятил множество стихотворений, но никогда не называет ее имени. <…>
Образ ее явился во многих произведениях поэта.
«Она была прекрасна, как мечтанье», продолговатый овал лица, тонкие черты, большие задумчивые глаза и высокое ясное чело навсегда стали для Лермонтова прототипом женской красоты. Над бровью была небольшая родинка.
Характер ее, мягкий и любящий, покорный и открытый для добра, увлекал его. Себя он находил в сравнении с ней гадким, некрасивым, сутуловатым горбачом, преувеличивая по-юношески свои недостатки.
едостатки. В своей неоконченной юношеской повести в главной героине он изобразил Вареньку:

Михаил Лермонтов провел всю свою короткую жизнь в поисках идеала и родной души, и если идеал ему удалось изобразить в своей бессмертной поэзии, то одиночество души вряд ли удалось преодолеть. <…>

«Это был ангел, изгнанный из рая за то, что слишком сожалел о человечестве... Свеча, горящая на столе, озаряла ее открытый невинный лоб и одну щеку, на которой, пристально вглядываясь, можно было бы различить золотой пушок; остальная часть лица ее была покрыта густою тенью, и только когда она поднимала большие глаза свои, то иногда две искры света отделялись в темноте. Это лицо было одно из тех, какие мы видим во сне редко, а наяву почти никогда... Иногда выходила на свет белая ручка с продолговатыми пальцами; одна такая рука могла быть целою картиной». <…>
Варенька и Михаил были погодки. Но когда мужчина еще только взрослеет, женщина в этом же возрасте уже давно невеста. Она окружена поклонниками, и на нее обращают внимание, Лермонтов ревнует, обвиняет в неверности, мучает, то «знай, мы чужие с этих пор», то «ты неспособна лицемерить, ты слишком ангел для того» и «Но верь, о верь моей любви!». Метания, сомнения, мучения... И похождения «веселой банды», как называли друзей Лермонтова.

В 1834 году его друг привозит ему в Петербург привет от Вареньки: «Мы с Варенькой часто говорили о нем; он нам обоим, хотя не одинаково, но равно был дорог. При прощанье, протягивая руку, с влажными глазами, но с улыбкой, она сказала мне:
– Поклонись ему от меня; скажи, что я покойна, довольна, даже счастлива.
Мне очень было досадно на Мишеля, что он выслушал меня как будто хладнокровно и не стал о ней расспрашивать, я упрекнул его в этом, он улыбнулся и отвечал:
– Ты еще ребенок, ничего не понимаешь!»
Однако что-то назревало... Поползли слухи о предстоящем замужестве Вареньки. Раздражение нарастало...
«Мы играли с Мишелем в шахматы, человек подал письмо; Мишель начал его читать, но вдруг изменился в лице и побледнел; я испугался и хотел спросить, что такое, но он, подавая мне письмо, сказал: «Вот новость – прочти», – и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве В. А. Лопухиной».
В мае 1835 года Варенька вышла замуж за богатого и «ничтожного» Бахметева. <…> Богатый, внешне порядочный и внутренне совершенно ничтожный.
В Москве произошло несколько встреч в присутствии мужа, горьких для обоих, Лермонтов всячески издевался словесно и над мужем, и над Варенькой. В этой любви было много слез и обид.
У Лермонтова – все после этой женитьбы, ему ненавистной, было «запечатано» в его произведения. Вся эта история изображена в той или иной степени достоверности и в драме «Два брата», и в особенности в неоконченном романе «Княгиня Лиговская», и в характере Веры и княжны Мери в «Герое нашего времени»... Муж всюду ничтожен. <…>
Вареньке, как и ее мужу, не стоило труда узнать из «Княгини Лиговской» многое, а потом был «Герой нашего времени»... Бахметеву казалось, что все, решительно все узнают, подозревают в героях «Героя нашего времени» его жену и его. Даже родинка у Веры на щеке такая же, как у Вареньки, только у нее над бровью...

Биограф Лермонтова вспоминает, что однажды на вопрос, бывал ли он с женою на Кавказских водах, Бахметев бился в негодовании и кричал: «Никогда я не был на Кавказе с женою! – это все изобрели глупые мальчишки. Я был с нею больною на водах за границей, а никогда не был в Пятигорске или там в дурацком Кисловодске».
<…> Прототипами себя считали многие, биографу было известно по крайней мере до шести дам, утверждавших, что именно с них списана княжна Мери, все они представляли свои доказательства, во всех них Лермонтов будто был влюблен серьезно и единственно. Так что Вареньке не грозила молва света, грозила лишь глупость мужа. Лермонтов был к нему язвителен, а все пришлось переносить его любимой. Муж запретил ей иметь с поэтом какие-либо отношения, заставил ее уничтожить его письма к ней и все те подарки и вещи, которые остались у Вареньки от него. Все посвящения были уничтожены… Самое дорогое она собрала и передала их общей поверенной и подруге – Саше Верещагиной.

Лермонтов тщательно прятал именно ей посвящения своих стихов, но <…>, может быть, самое чистое по чувству и самое сердечное, полное истинной любви стихотворение, написанное им к Вареньке, – это «Молитва». Поэт молит Пречистую Деву, «заступницу мира холодного», за деву невинную: «Окружи счастием душу достойную, / Дай ей сопутников, полных внимания, / Молодость светлую, старость покойную, / Сердцу незлобному мир упования...»

М. Ю. Лермонтов. Благословление молодых. 1835 г

«Весной 1838 года Варвара Александровна приехала с мужем в Петербург, проездом за границу, – рассказывает Шан-Гирей. – Лермонтов был в Царском, я послал к нему нарочного, а сам поскакал к ней. Боже мой, как болезненно сжалось мое сердце при ее виде! Бледная, худая, и тени не было прежней Вареньки, только глаза сохранили свой блеск и были такие же ласковые, как и прежде. «Ну как вы здесь живете?» – «Почему же это вы?» – «Потому, что я спрашиваю про двоих». – «Живем, как Бог послал, а думаем и чувствуем, как в старину. Впрочем, другой ответ будет из Царского через два часа». Это была наша последняя встреча: ни ему, ни мне не суждено было ее больше увидеть».
е больше увидеть». В одних гостях Лермонтов встретил маленькую дочку Вареньки, долго играл с ней, ласкал, а потом горько плакал и вышел в другую комнату. Потом было стихотворение «Ребенку»:

<…> Когда в вечерний час,
Пред образом с тобой заботливо склонясь,
Молитву детскую она тебе шептала,
И в знаменье креста персты твои сжимала,
И все знакомые родные имена
Ты повторял за ней,– скажи, тебя она
Ни за кого еще молиться не учила?
Бледнея, может быть, она произносила
Название, теперь забытое тобой…
Не вспоминай его… Что имя?– звук пустой!
Дай бог, чтоб для тебя оно осталось тайной.
Но если как-нибудь, когда-нибудь, случайно
Узнаешь ты его – ребяческие дни
Ты вспомни, и его, дитя, не прокляни!

К ней доходили кроме его стихов и слухи о его увлечениях, о его художествах, о его победах в гостиных... <…>
А потом был Кавказ…
…И трагическая дуэль. Все кончилось...
Самое первое свидетельство всех обстоятельств – подробное письмо Катеньки Быховец, дальней родственницы Лермонтова, единственное из ее писем сохранившееся. Она была, вероятно, единственной женщиной, с которой поэт разговаривал за несколько часов до гибели. Хотя ученые по-разному оценивают подлинность письма, в нем есть юношеская непосредственность и искренность молодой барышни: «Это было в одном частном доме. Выходя оттуда, Мартынка глупой вызвал Лер<монтова>. Но никто не знал. На другой день Лермонтов был у нас, ничего, весел; он мне всегда говорил, что ему жизнь ужасно надоела, судьба его так гнала, Государь его не любил, Великий князь (Михаил Павлович?) ненавидел, (они?) не могли его видеть – и тут еще любовь: он (Лермонтов) был страстно влюблен в В. А. Бахметеву; она ему была кузина; я думаю, он меня оттого любил, что находил в нас сходство, и об ней его любимый разговор был. <...> Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно догадаться, но мне в голову не приходила дуэль. Я знала причину его грусти и думала, что все та же (то есть любовь к Бахметевой. – Авт.); уговаривала его, утешала, как могла...»
Не утешила, добрая душа, не догадалась...
Дуэль предопределила все и покончила со всем.
Скорбели все, кто его знал и кто понимал, что он – для русской поэзии. Всех охватило оцепенение.
Сестра Вареньки и близкий Лермонтову человек пишет в письме другой близкой ему же женщине, Сашеньке Верещагиной: «Последние известия о моей сестре Бахметевой поистине печальны. Она вновь больна, ее нервы так расстроены, что она вынуждена была провести около двух недель в постели, настолько была слаба. Муж предлагал ей ехать в Москву – она отказалась и заявила, что решительно не желает больше лечиться. Быть может, я ошибаюсь, но я отношу это расстройство к смерти Мишеля, поскольку эти обстоятельства так близко сходятся, что это не может не возбудить известных подозрений. Какое несчастье эта смерть; ...В течение нескольких недель я не могу освободиться от мысли об этой смерти и искренне ее оплакиваю. Я его действительно очень, очень любила».
Варенька не имела возможности выразить свои чувства, она могла только «не желать больше лечиться». И ей оставалось еще долго видеть перед собой Бахметева, который ревновал ее даже к памяти уже ничем не опасного для него поэта. <…>
«Она пережила его, томилась долго и скончалась, говорят, покойно» в 1851 году – так написал о ней их общий друг.
Как все они хорошо представляли себе ее чувства, как могли судить о ней, хотя она сама так и не смогла разобраться в себе – любила ли или боялась она своего Демона.
Он был искуситель, не мог быть другим, он любил, и для него это было главным... А она... Она жалела его, единственная, кто искренне и просто жалела его и себя – с грустью о неслучившемся, с благодарностью за неземное бытие, Бог знает, за что еще любят и жалеют Поэтов...