Серебряный век – эпоха тревожных предчувствий революций и войн, краха и потрясений, эпоха мечтателей и разочаровавшихся идеалистов. Создавались новые формы и модные течения в литературе и искусстве. Символисты, акмеисты, имажинисты, футуристы, неокрестьянские поэты... Объединялись в свои литературные содружества, провозглашали свои идеи… После революции 1917 года им всем предстояло сделать свой выбор – уезжать или оставаться в России. Страну покинули около двух миллионов человек, большую часть из которых можно назвать цветом русской интеллигенции. Явление это было настолько массовым, что позднее получило название первой волны русской эмиграции.
Родился Г.В. Иванов 10 ноября 1894 года в Ковенской губернии, неподалеку от Каунаса. В 1905 году семья переехала в Петербург. Все предки Георгия и по отцовской, и по материнской линии были военными, поэтому в 1905 году мальчика отдали в Кадетский корпус, хотя он явно не подходил для военной службы. Особыми способностями Георгий там не блистал, отличался, впрочем, на уроках рисования, литературы, высшие баллы получал по закону Божию.
Первое стихотворение Георгия Иванова появилось в печати в 1910 году, а первый сборник вызвал множество положительных отзывов от серьезных литературных журналов. Георгий окончательно забросил учебу. Становиться офицером не хотел. Он дважды оставался на второй год и, в конце концов, был отдан «на попечение родителей». С того времени и до конца дней Иванов занимался только литературным творчеством.
Иванов быстро оказался в гуще литературной жизни, свел знакомство с петербургскими поэтами – Гумилевым, Северяниным, Ахматовой, Гиппиус, Мандельштамом, Клюевым – и быстро стал своим среди посетителей литературных кружков и поэтических вечеров. С 1914 года стал постоянным сотрудником журнала «Аполлон», занял место Н. Гумилева, ушедшего добровольцем на Первую мировую войну. В последующие годы Иванов сам активно писал стихи о войне, принял участие в акмеистском «Цехе поэтов», который возглавил после трагической смерти Гумилева.
Родился Г.В. Иванов 10 ноября 1894 года в Ковенской губернии, неподалеку от Каунаса. В 1905 году семья переехала в Петербург. Все предки Георгия и по отцовской, и по материнской линии были военными, поэтому в 1905 году мальчика отдали в Кадетский корпус, хотя он явно не подходил для военной службы. Особыми способностями Георгий там не блистал, отличался, впрочем, на уроках рисования, литературы, высшие баллы получал по закону Божию.
Первое стихотворение Георгия Иванова появилось в печати в 1910 году, а первый сборник вызвал множество положительных отзывов от серьезных литературных журналов. Георгий окончательно забросил учебу. Становиться офицером не хотел. Он дважды оставался на второй год и, в конце концов, был отдан «на попечение родителей». С того времени и до конца дней Иванов занимался только литературным творчеством.
Иванов быстро оказался в гуще литературной жизни, свел знакомство с петербургскими поэтами – Гумилевым, Северяниным, Ахматовой, Гиппиус, Мандельштамом, Клюевым – и быстро стал своим среди посетителей литературных кружков и поэтических вечеров. С 1914 года стал постоянным сотрудником журнала «Аполлон», занял место Н. Гумилева, ушедшего добровольцем на Первую мировую войну. В последующие годы Иванов сам активно писал стихи о войне, принял участие в акмеистском «Цехе поэтов», который возглавил после трагической смерти Гумилева.
"Георгий Иванов. Милостивый человек свободнее шагает по этому миру"
Георгий Иванов. «Петербургские зимы»
«Русский читатель никогда не был и, даст Бог, никогда не будет холодным эстетом, равнодушным «ценителем прекрасного», которому мало дела до личности поэта. Любя стихи, мы тем самым любим их создателя – стремимся понять, разгадать, если надо, – оправдать его».
Георгий Иванов. Портрет работы Ю. Анненкова. 1921 год
Георгия Владимировича Иванова называют последним поэтом Серебряного века великой русской литературы.
Серебряный век – образное название периода в истории русской культуры. Условно датируется 1890-ми гг. – первым двадцатилетием XX в. Существует точка зрения, что концом Серебряного века можно считать рубеж 1920–1930-х годов, связанный с самоубийством Владимира Маяковского.
Поэт Владислав Ходасевич, впоследствии ставший ведущим критиком литературы русского зарубежья, отозвался очень резко о предэмиграционных стихах Иванова, дескать, он не может стать поэтом: «Разве только случится с ним какая-нибудь большая житейская катастрофа, добрая встряска, вроде большого и настоящего горя. Собственно, только этого и надо ему пожелать». Пожелание оказалось пророческим.
У Георгия Иванова была репутация безжалостного острослова, и современники вспоминали о нем как-то без симпатии, а часто и с неприязнью. Называли его гордецом, недостоверным мемуаристом, кощунственным эстетом, мстительным и неврастеником… Закрытый человек, он никого не пускал в свой внутренний мир, всегда выглядел благополучным, насмешкой отгораживался от мира, скрывая собственные душевные раны. Он сказал о себе: «талант двойного зренья» (лиризм и насмешка).
Из мемуаров Ирины Одоевцевой о петербуржском периоде жизни своего мужа: «Оказывается, Мандельштам – так уж ему всегда везет – явился к Георгию Иванову в день, когда тот собирался перебраться на квартиру своей матери. До вчерашнего утра Георгий Иванов жил у себя, отапливаясь самоваром, который беспрерывно ставила его прислуга Аннушка. Но вчера утром у самовара отпаялся кран, ошпарив ногу Аннушки, и та, рассердившись, ушла со двора, захватив с собой злополучный самовар, а заодно и всю кухонную утварь. И Георгию Иванову стало невозможно оставаться у себя. О том, чтобы вселить Мандельштама к матери Георгия Иванова, тонной и чопорной даме, – не могло быть и речи. И Георгий Иванов, кое-как отогрев Мандельштама и накормив его вяленой воблой и изюмом по академическому пайку и напоив его чаем, на что потребовалось спалить два тома какого-то классика, повел его в Дом Искусств искать пристанища».
Первым браком (1915-1918) Иванов был женат на француженке Габриэль Тернизьен, танцовщице театра Мейерхольда, подруге сестры Георгия Адамовича (русский поэт и литературный критик, переводчик), у которого одно время жил Иванов. В семье родилась дочь Елена, но брак распался, и в 1918 году Габриэль забрала дочь и уехала во Францию из голодной России.
Второй брак – с русской поэтессой Ириной Одоевцевой. Под этим именем вошла в русскую литературу Рада Густавовна Гейнике, дочь состоятельного латышского буржуа, владельца доходного дома в Риге. Ученица Гумилева. Он и познакомил ее с Георгием Ивановым: «самый молодой член «Цеха» и самый остроумный, его называют «общественное мнение», он создает и губит репутации». 10 сентября 1921 Ирина Одоевцева выходит замуж за Георгия Иванова. Она проживет с ним 37 лет до его последнего дня.
Из мемуаров Ирины Одоевцевой о петербуржском периоде жизни своего мужа: «Оказывается, Мандельштам – так уж ему всегда везет – явился к Георгию Иванову в день, когда тот собирался перебраться на квартиру своей матери. До вчерашнего утра Георгий Иванов жил у себя, отапливаясь самоваром, который беспрерывно ставила его прислуга Аннушка. Но вчера утром у самовара отпаялся кран, ошпарив ногу Аннушки, и та, рассердившись, ушла со двора, захватив с собой злополучный самовар, а заодно и всю кухонную утварь. И Георгию Иванову стало невозможно оставаться у себя. О том, чтобы вселить Мандельштама к матери Георгия Иванова, тонной и чопорной даме, – не могло быть и речи. И Георгий Иванов, кое-как отогрев Мандельштама и накормив его вяленой воблой и изюмом по академическому пайку и напоив его чаем, на что потребовалось спалить два тома какого-то классика, повел его в Дом Искусств искать пристанища».
Первым браком (1915-1918) Иванов был женат на француженке Габриэль Тернизьен, танцовщице театра Мейерхольда, подруге сестры Георгия Адамовича (русский поэт и литературный критик, переводчик), у которого одно время жил Иванов. В семье родилась дочь Елена, но брак распался, и в 1918 году Габриэль забрала дочь и уехала во Францию из голодной России.
Второй брак – с русской поэтессой Ириной Одоевцевой. Под этим именем вошла в русскую литературу Рада Густавовна Гейнике, дочь состоятельного латышского буржуа, владельца доходного дома в Риге. Ученица Гумилева. Он и познакомил ее с Георгием Ивановым: «самый молодой член «Цеха» и самый остроумный, его называют «общественное мнение», он создает и губит репутации». 10 сентября 1921 Ирина Одоевцева выходит замуж за Георгия Иванова. Она проживет с ним 37 лет до его последнего дня.
Николай Гумилев (в центре) с учениками студии «Звучащая раковина». На переднем плане гости — Георгий Иванов и Ирина Одоевцева. Петроград. 1921
В Париже Иванов и Одоевцева стали завсегдатаями литературного салона, созданного Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским в их квартире на улице Колонель Боннэ. А в 1926 году Мережковские решили организовать литературное и философское общество «Зеленая лампа» – своего рода продолжение одноименного общества начала XIX века, в котором принимал участие А.С. Пушкин. Как и в Петербурге, на их вечерах велись политические, литературные, религиозно-философские споры, читались стихи – это было что-то вроде «инкубатора идей». Иванов посещает воскресные собрания у Мережковских, ходит в кафе, председательствует на собраниях «Зеленой лампы»… Но желанного покоя на чужбине, как и многие эмигранты, Георгий Владимирович не обрел. Он все яснее понимает, что вернуться уже не получится, что эмиграция – это не временно, до крушения власти, а навсегда.
1922 год. Уже расстрелян Гумилев, скончался Блок. Иванов мучился одиночеством, литературная деятельность в Петрограде потеряла для него смысл. Происходившее вокруг не сулило ничего хорошего – голод, смерть, революция, гражданская война, аресты… «Был целый мир – и нет его…»
Многие видные писатели, ученые, философы, художники, музыканты эмигрировали, спасаясь бегством от «красного террора». Сделал свой выбор и Георгий Иванов: воспользовавшись тем, что его отправили в Германию в командировку «для составления репертуара государственных театров», он эмигрировал. Через две недели Ирина Одоевцева отправляется сначала в Ригу, где живет отец, а спустя месяц – в Берлин. Супруги в Берлине прожили год, а затем перебрались во Францию.
Многие видные писатели, ученые, философы, художники, музыканты эмигрировали, спасаясь бегством от «красного террора». Сделал свой выбор и Георгий Иванов: воспользовавшись тем, что его отправили в Германию в командировку «для составления репертуара государственных театров», он эмигрировал. Через две недели Ирина Одоевцева отправляется сначала в Ригу, где живет отец, а спустя месяц – в Берлин. Супруги в Берлине прожили год, а затем перебрались во Францию.
Георгий Иванов и Ирина Одоевцева. Дружеский шарж из газеты «Сегодня». 1927
«По чужому городу идет потерянный человек. Пустота, как морской прилив, понемногу захлестывает его. Он не противится ей. Уходя, он бормочет про себя – Пушкинская Россия, зачем ты нас обманула? Пушкинская Россия, зачем ты нас предала?»
Мне больше не страшно. Мне томно. Я медленно в пропасть лечу. И вашей России не помню И помнить ее не хочу…
В 1931 году был издан поэтический сборник «Розы», который стал событием для эмигрантской поэтической общественности. Кто-то был в экзальтированном восторге и называл Иванова «первым поэтом русской эмиграции», иные возмущались и клеймили автора. За горько-умные стихи, за апокалипсис, за вот это провокационное стихотворение – полное и абсолютное разрушение библейского прошлого, воплощенного в известном «За Бога, Царя и Отечество!» Больше нет иллюзий…
Георгий Иванов. Одна из последних фотографий. Йер, 1957
Георгий Иванов. «Распад атома».
Ничего не вернуть.
И зачем возвращать?
Разучились любить,
разучились прощать,
Забывать никогда
не научимся…
Спит спокойно и сладко
чужая страна.
Море ровно шумит.
Наступает весна
В этом мире,
в котором мы мучимся.
И зачем возвращать?
Разучились любить,
разучились прощать,
Забывать никогда
не научимся…
Спит спокойно и сладко
чужая страна.
Море ровно шумит.
Наступает весна
В этом мире,
в котором мы мучимся.
Хорошо, что нет Царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Хорошо – что никого,
Хорошо – что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Хорошо – что никого,
Хорошо – что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
Вторая мировая война завершила целую эпоху в жизни русской эмиграции в Париже. Оставаться в Париже опасно, Иванов и Одоевцева перебираются в Биарриц на виллу, полученную ей в наследство от отца, и которую в 1943 году немцы реквизировали, а в 1944 году она была разбомблена.
и, а в 1944 году она была разбомблена. Небольшое недоразумение в их жизни повлекло за собой большие проблемы. Кто-то из «друзей» пустил слух, что Иванов сотрудничал с фашистскими властями во время своей жизни в Биаррице: супруги, дескать, устраивали приемы для немецких офицеров. Слух облетел российскую диаспору. От них все отвернулись… От этих обвинений Иванову долго пришлось отмываться и все объяснять общественности, и даже друзьям. Так, в 1947 году он пишет в Нью-Йорк своему давнему знакомому, журналисту А.А. Полякову исполненное горчайшей иронии письмо: «…Шлю Вам привет от фашиста, продавшего Россию Гитлеру и купавшегося в золоте и крови во время оккупации. Таковы, насколько мне известно, слухи обо мне в Вашей Америке, о чем позаботились местные добрые друзья…»
После войны Иванов и Одоевцева испытывали отчаянную нужду. Рассчитывать было не на кого и не на что – Георгий Владимирович в свое время отказался от французского подданства, которое давало возможность относительно обеспеченной жизни. В 1946 году они вернулись в Париж, но их квартиру разбомбили при артобстреле. Его выдвинули на Нобелевскую премию как лучшего русского поэта, но ее получил Борис Пастернак. От тоски Иванов начал пить – «еда стоит слишком дорого, а вино доступно всегда»... Ирина Владимировна продавала за бесценок свои довоенные шубы. Деньги тут же уплывали...
и, а в 1944 году она была разбомблена. Небольшое недоразумение в их жизни повлекло за собой большие проблемы. Кто-то из «друзей» пустил слух, что Иванов сотрудничал с фашистскими властями во время своей жизни в Биаррице: супруги, дескать, устраивали приемы для немецких офицеров. Слух облетел российскую диаспору. От них все отвернулись… От этих обвинений Иванову долго пришлось отмываться и все объяснять общественности, и даже друзьям. Так, в 1947 году он пишет в Нью-Йорк своему давнему знакомому, журналисту А.А. Полякову исполненное горчайшей иронии письмо: «…Шлю Вам привет от фашиста, продавшего Россию Гитлеру и купавшегося в золоте и крови во время оккупации. Таковы, насколько мне известно, слухи обо мне в Вашей Америке, о чем позаботились местные добрые друзья…»
После войны Иванов и Одоевцева испытывали отчаянную нужду. Рассчитывать было не на кого и не на что – Георгий Владимирович в свое время отказался от французского подданства, которое давало возможность относительно обеспеченной жизни. В 1946 году они вернулись в Париж, но их квартиру разбомбили при артобстреле. Его выдвинули на Нобелевскую премию как лучшего русского поэта, но ее получил Борис Пастернак. От тоски Иванов начал пить – «еда стоит слишком дорого, а вино доступно всегда»... Ирина Владимировна продавала за бесценок свои довоенные шубы. Деньги тут же уплывали...
Поскитавшись по дешевым отелям и богадельням, последние три с половиной года супружеская чета Ивановых прожила в пансионе для престарелых лиц без гражданства, в Йере, на средиземноморском побережье Франции. Единственным источником дохода были мизерные гонорары за публикации стихов. Каждый чек, приходивший на имя Иванова или Одоевцевой, нужно было держать в секрете: не ровен час узнает администрация богадельни. Считалось, что обитатели дома живут на всем готовом и вообще не могут нуждаться…
О возвращении на родину Иванов уже не думал.
О возвращении на родину Иванов уже не думал.
Иванов до конца жизни оставался с нансеновским паспортом, какие еще до войны выдали эмигрантам. В анкетах о своем гражданстве писал: русский беженец...
Георгий Иванов, легенда русского зарубежья, умер 26 августа 1958 года. На его похоронах людей было немного. Позднее прах поэта был перезахоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де Буа под Парижем.
По признанию самого Георгия Владимировича, он всю жизнь оставался «стопроцентным белогвардейцем». Большевиков ненавидел люто всю жизнь. По «Русскому Парижу» многие годы гуляла байка про то, как на кем-то заданный Иванову вопрос, каково его политическое кредо, тот, ни секунды не раздумывая, ответил: «Правее меня – только стенка». Он так и не простил Советскому государству гибели своего мира. В 30-летнюю годовщину Октября написал строчки, наполненные саркастической горечью и проникнутые безмерной тоской:
Я научился понемногу
Шагать со всеми – рядом, в ногу.
По пустякам не волноваться
И правилам повиноваться.
Встают – встаю. Садятся – сяду.
Стозначный помню номер свой.
Лояльно благодарен Аду
За звездный кров над головой.
Шагать со всеми – рядом, в ногу.
По пустякам не волноваться
И правилам повиноваться.
Встают – встаю. Садятся – сяду.
Стозначный помню номер свой.
Лояльно благодарен Аду
За звездный кров над головой.
Россия тридцать лет живет в тюрьме,
На Магадане и на Колыме,
Но лишь на Колыме и в Соловках
Россия та, что будет жить в веках
На Магадане и на Колыме,
Но лишь на Колыме и в Соловках
Россия та, что будет жить в веках
Большевики платили Георгию Иванову той же монетой. После 1925 года ни единой его строки в СССР не публиковалось, его имя было изъято из истории литературы. Если он и упоминался в большевистской прессе, то исключительно как «реакционер-монархист», «белоэмигрант» и «злобный враг советской власти». Первая публикация стихов Георгия Иванова появилась в периодике только в 1987 году. Это свое возвращение в Россию поэт предсказал еще в 1948 году:
Эмиграция отняла у Георгия Иванова родину, но сделала его настоящим поэтом.
По мнению Ирины Одоевцевой, из всех, кого она знала в эмиграции, почти «никто не переживал ее так остро и больно, как … Георгий Иванов». Для него эмиграция «вылилась в настоящее человеческое горе, в «земное хожденье по мукам». Несчастье, нищета, ностальгия… После выхода сборника «Розы», Иванов замолчал как поэт, и опять начал писать стихи только в 1943 году. Стихи пошли в новой манере, пронзительные, как последняя нота, как последняя правда… И с этого начался новый Георгий Иванов, которого не знала покинутая им Россия. Эта загадка позднего творчества Георгия Иванова не дает покоя литературоведам до сих пор.
По мнению Ирины Одоевцевой, из всех, кого она знала в эмиграции, почти «никто не переживал ее так остро и больно, как … Георгий Иванов». Для него эмиграция «вылилась в настоящее человеческое горе, в «земное хожденье по мукам». Несчастье, нищета, ностальгия… После выхода сборника «Розы», Иванов замолчал как поэт, и опять начал писать стихи только в 1943 году. Стихи пошли в новой манере, пронзительные, как последняя нота, как последняя правда… И с этого начался новый Георгий Иванов, которого не знала покинутая им Россия. Эта загадка позднего творчества Георгия Иванова не дает покоя литературоведам до сих пор.
Одной нитью связаны, одной судьбой гонимые… Георгий Иванов любил Ирину Одоевцеву всю жизнь и всегда восхищался ею. Говорил: «Если бы ты даже превратилась в жабу, я бы все равно тебя любил, носил бы за пазухой и был счастлив…»
Перед смертью составил два письмазавещания: эмигрантам и Советскому правительству с одной просьбой: позаботиться о его вдове, которая «никогда не имела антисоветских взглядов».
В последний год жизни Иванов слабел, писать не мог, поэтому стихи диктовал жене, и большинство из них посвятил ей.
Перед смертью составил два письмазавещания: эмигрантам и Советскому правительству с одной просьбой: позаботиться о его вдове, которая «никогда не имела антисоветских взглядов».
В последний год жизни Иванов слабел, писать не мог, поэтому стихи диктовал жене, и большинство из них посвятил ей.
В ветвях олеандровых трель соловья.
Калитка захлопнулась с жалобным стуком.
Луна закатилась за тучи.
А я Кончаю земное хожденье по мукам,
Хожденье по мукам, что видел во сне -
С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.
Но я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию – стихами.
Калитка захлопнулась с жалобным стуком.
Луна закатилась за тучи.
А я Кончаю земное хожденье по мукам,
Хожденье по мукам, что видел во сне -
С изгнаньем, любовью к тебе и грехами.
Но я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию – стихами.
Распыленный мильоном мельчайших частиц,
В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире, Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь – отраженьем – в потерянном мире.
И опять, в романтическом Летнем саду,
В голубой белизне петербургского мая,
По пустынным аллеям неслышно пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.
В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире, Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь – отраженьем – в потерянном мире.
И опять, в романтическом Летнем саду,
В голубой белизне петербургского мая,
По пустынным аллеям неслышно пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.
Ирина Одоевцева после смерти мужа жила около двадцати лет под Парижем, в Ганьи, где написала и в 1967 году издала первую книгу своих мемуаров «На берегах Сены». Герои ее воспоминаний – Николай Гумилев, Георгий Иванов, Осип Мандельштам, Андрей Белый, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Иван Бунин…Там же, в Ганьи, Одоевцева познакомилась с писателем Яковом Горбовым, вышла за него замуж и прожила с ним три года, до его смерти в 1981 году.
В начале перестройки журналистка Анна Колоницкая каким-то чудом разыскала Ирину Владимировну в Париже и помогла вернуться в СССР в апреле 1987 года. В Ленинграде 92-летнюю писательницу ждал восторженный прием, городские власти выделили квартиру на Невском проспекте, обеспечили пенсию и медицинский уход. По всем каналам телевидения, по всем программам радио прошли с Ириной Владимировной интервью. И – царский подарок от коммунистов – мемуары Одоевцевой были напечатаны громадным тиражом.
В начале перестройки журналистка Анна Колоницкая каким-то чудом разыскала Ирину Владимировну в Париже и помогла вернуться в СССР в апреле 1987 года. В Ленинграде 92-летнюю писательницу ждал восторженный прием, городские власти выделили квартиру на Невском проспекте, обеспечили пенсию и медицинский уход. По всем каналам телевидения, по всем программам радио прошли с Ириной Владимировной интервью. И – царский подарок от коммунистов – мемуары Одоевцевой были напечатаны громадным тиражом.
Скончалась Ирина Одоевцева 14 октября 1990 года. Похоронена на Волковском кладбище.